Орелинская сага. Книга третья - Марина Алиева

Донахтир застонал, закусив губу и повергая Дихтильфа в ужас.

– О! Простите меня, Правитель! – в свою очередь, подхватывая Великого Иглона, запричитал Летописец. – Я так спешил…, хотел скорее сообщить… Как ужасно! Сейчас я позову ольтов!.

– Нет! – прорычал Донахтир, справляясь с болью и пряча глаза с проступившими слезами. – Сейчас все пройдет, я только присяду.

Кое-как он добрался до скамьи, сел и с облегчением откинулся к стене. Боль постепенно уходила, но на повязке проступили красные пятна, расплывающиеся прямо на глазах. Летописец уставился на них с ужасом.

– Правитель, – прошептал он, – вам срочно нужно залечивать раны!

– Я отслал дежурного ольта, – ответил Донахтир, стараясь не смотреть на разбухающую повязку.

Дихтильф замер. Казалось, он хочет что-то сказать, но не решается или испытывает сомнения.

– Говори, говори, – кивнул головой Донахтир, – я могу тебя выслушать.

Летописец шумно вздохнул, проглотил ком в горле и с запинкой произнес:

– Правитель, прежде чем начать говорить, я бы хотел взглянуть на внутреннюю сторону твоих крыльев.

Мало что понимая, Донахтир раскрыл одно крыло, чувствуя, что сил у него не осталось даже на то, чтобы удивиться. В голове началось легкое пока еще головокружение, в теле нарастала слабость, и Великий Иглон заранее стыдился, представляя себе, как призовет ольтов, и, чего от них наслушается.

«Странно, что Дихтильф не торопится бежать за ними», – туманной мыслью пронеслось в мозгу.

Донахтир поднял наливающиеся мукой глаза на летописца, который даже присел, чтобы лучше рассмотреть крылья, и с удивлением увидел, что лицо Дихтильфа озаряется счастливой улыбкой.

– Великий Иглон, – изменившимся голосом заявил летописец, – ты сам можешь исцелить себя! Ты – истинный Правитель!

Быстрыми решительными движениями он снял повязку с кровоточащей руки и, видя, что Донахтир уже не в состоянии что-либо сделать сам, приложил открывшиеся раны к трем белым перьям на внутренней стороне крыла.

Странное чувство охватило Великого Иглона. Такое с ним бывало, когда ясным безоблачным днем парил он, раскинув крылья и руки, а ласковое солнце согревало его тепло и мягко. Боль утихла моментально. Кровь из раны перестала течь и свернулась. А, когда суетящийся Дихтильф стер её подсыхающие следы с руки, оказалось, что и страшные глубокие порезы выглядят почти зарубцевавшимися.

– Что ты сделал?! – изумленно спросил Донахтир. – Я знал об умении Иглонов лечить, подобно ольтам, но, чтобы так…

– Как я счастлив! – вместо ответа воскликнул Дихтильф.

Похоже, он действительно был несказанно рад. Настолько, что упал рядом с Донахтиром на скамью, совершенно позабыв о правиле, предписывающем подданным садиться в присутствии Правителя только тогда, когда он сам предложит.

– Позволь мне поговорить с тобой не как с Великим Иглоном, а как с мальчиком, отца которого я знал и почитал, и которому был добрым другом, – попросил летописец, переплетая пальцы подрагивающих рук.

– Говори, – кивнул Донахтир.

– И ты, пожалуйста, не гневайся, если услышишь что-то обидное, ладно.

– Ладно.

Дихтильф вздохнул.

– Не буду скрывать, я сильно волновался, когда просил тебя показать крылья. Ведь, что скрывать, Хеоморн стал Великим Иглоном не так, как следовало. А возможностью вылечивать даже тяжело больных так, как ты только что вылечил сам себя, обладают лишь подлинные властители. Поэтому, пойми меня правильно, некоторые сомнения все же были… Но теперь, Донахтир, душа моя преисполнена счастьем! Ты – подлинный Иглон, что видно по твоим крыльям!

Донахтир растерянно заморгал, переводя взгляд с подживающих ран на крыло, отмеченное тремя белыми перьями.

– Но, почему ты раньше молчал?!

– А я ничего этого раньше и не знал. Это тайное знание из той части Галереи Памяти, куда заходят только Иглоны…

– И ты осмелился туда войти!!! – взвился Донахтир.

– Ни в коем случае.

Дихтильф продолжал спокойно сидеть.

– Я узнал это сегодня ночью, когда пошел в Галерею Памяти, чтобы изучить Летопись. Я же понимал, что после взрыва вулкана и всех этих подозрений, что взорвался он после совершенного злодейства, ты обязательно попросишь меня изучить Летопись, чтобы проверить, было ли такое в прошлом.

– Верно, я собирался просить об этом.

– А я предугадал и посмотрел заранее. И нашел кое-что, из-за чего бросил все, чтобы посовещаться с тобой, как можно скорее.

– Что же ты нашел? – почти шепотом спросил Донахтир.

Летописец повернулся к Правителю. Глаза его выражали недоумение и страх.

– Странные дела, мой мальчик, очень странные…

* * *

Ты сын Дормата?! – воскликнул Тористин, не веря собственным ушам.

– Да, – бесстрастно кивнул Старик.

Его заслезившиеся глаза были устремлены в сторону обвала. Только что он поведал Тористину про смерть Генульфа, когда открылось истинное происхождение Фостина. И, пока его слушатель приходил в себя от изумления, сам старик мысленно прощался с вызванным им к жизни образом отца. Он все равно считал Генульфа и Рофану своими родителями. А сейчас, воскрешая их образы рассказом, вдруг понял, как сильно любил свою семью, и любовь эта ничуть е ослабела и не потускнела по сей день.

Тористин же, потрясенный до глубины души, никак не мог уложить в своем сознании, что рядом с ним сидит живая легенда! Сын того Великого Иглона, которого не помнит в лицо даже его, Тористина, бабушка, потому что была тогда маленькой девочкой!.

Орель схватился за голову. Он слушал дальнейший рассказ Старика, изумляясь все больше и больше, и, в конце концов, изумление его дошло до той черты, за которой уже ничто не могло удивить.

– … И тогда Нафин сбежал, – спокойно рассказывал Старик, вдохновляясь не столько потрясенным вниманием Тористина, сколько картинами оживающей прошлой жизни. – Я сразу догадался, что Летающие, которых он видел утром, прочли ему надпись на плите, потому что, пока мальчика искали, первым делом навестил свой тайник. Поверь, Тористин, тело мертвого ореля, которое я нашел на площадке под пещерой, повергло меня в такой же ужас, как и тебя, и всех вас. Но Нафин не мог убить! Скрывать не стану – был момент, когда в голове упорно крутилась мысль, что это сделал другой орель… Не смотри так! Они нашли плиту, узнали, где искать детей Дормата и собирались лететь все вместе. Но один заупрямился, не захотел, испугался – что угодно… Другой от него просто избавился, чтобы не мешал и не выдал… Я ведь ничего о вас не знал – все мог предположить. Но оставленные сосуды говорили об ином. Раз их тащили до Гнездовища, то вряд ли бросили бы, отправляясь в более далекий путь…

Старик сокрушенно покачал головой.

– Сейчас мне, конечно, стыдно за ТЕ свои мысли. Не годится обвинять в убийстве того, кого в глаза не видел, и о ком ничего не знаешь. Но Нафина-то я знал, и представить убийцей его тоже не мог! Много различных вариантов выдумал я пока перетаскивал тело несчастного юноши в пещеру, но все они казались какими-то бессмысленными. Было ясно, что он сломал себе шею об острый камень, когда упал с верхней площадки на нижнюю. Но, каким образом мог упасть Летающий?!

– Может быть, Нафин все же убил его…, случайно? – робко предположил Тористин.

Он ожидал, что Старик разгневается, и приготовился услышать массу упреков в свой адрес за то, что не верит, что думает только самое худшее, и так ничего и не понял. Но Старик лишь медленно повторил:

– Случайно… Да… В жизни всякое может произойти. Но мы из множества вариантов почему-то всегда охотно выбираем самое худшее. Вот ты, например, ни о чем другом слышать не хотел, кроме того, что все мы тут убийцы и злодеи…

– Не надо, не напоминай, – опустил глаза Тористин.

– А я тебе это не в укор. Даже ваш мудрейший и воистину разумнейший Великий Иглон тоже в первое мгновение взвился на дыбы от гнева. Хотя, потом одумался, и его здравого смысла вполне хватило на то, чтобы не отдавать предпочтения крайностям. Однако, я прекрасно видел, каких душевных мук стоило ему решение не предавать огласке странную смерть своего подданного. Перед глазами до сих пор стоит лицо Донахтира в тот момент, когда он закрывал пещерку плитой с Генульфовой записью. Но это было мудрое решение. К тому моменту ваш Правитель уже знал правду обо мне и о моих братьях, и понимал – грядут перемены, перед которыми никакие раздоры недопустимы…

Тористин глухо застонал.

– Ах, я болван! Что же я наделал! Пошел против Великого Иглона, хотя знал…, всегда знал, что Правители мудрее и дальновиднее нас!

– Не казнись, – похлопал его по руке Старик. – Ты всего лишь довел до нужного конца то, что было начато давным-давно другими. По предсказанию Гнездовище должно было исчезнуть, и хорошо, что оно исчезло так, а не иначе. Ты меня понимаешь?